И это было ровно то, чего она только и хотела с тех самых пор, как подносила Уинстону кирпичи для кладки и следила за тем, чтобы выстраиваемая ими ограда была идеально прямой и ровной. Для Кэтлин – Ялта стала исполнением предсказания Аверелла о том, что в один прекрасный день они станут «лучшими из лучших друзей»{796}. Война дала им шанс сделать их товарищество даже осмысленнее, чем посол и его дочь смели надеяться. Ну а для Анны – война и вовсе стала последним ускользающим шансом удовлетворить всю жизнь обуревавшую её мечту о близости с отцом. Чуть ли не четверть века ждала она своего часа – возможности схватить за хвост ускользавшую с детства мечту – и ей, пусть и на краткий миг, это удалось.

Через несколько месяцев после войны погружённый в тягостные раздумья Уинстон дал Саре неожиданный мудрый совет: «Из долгого и разнообразного жизненного опыта, – сказал он, – самое ценное, что я вынес и имею тебе передать, – это знание, как приказать мгновению остановиться»{797}. Но ни сам Уинстон Черчилль, при всём его опыте познания мира, ни тем более его чуткая и потому легко ранимая дочь не знали рецепта, как заставить остановившееся мгновение длиться вечно. Как быстро распахнулось окно возможностей военного времени, так же быстро оно теперь и захлопнулось. Мир двинулся дальше, и отцам с дочерьми нужно было поспешать вслед за ним. Однако же, будто связанные совместно пережитым в военные годы, три дочери и их семьи продолжат раз за разом пересекаться по жизни и в послевоенную эпоху. Все трое познают муки боли от незримых старых ран, оставленных войной в их женских душах, и мук этих с лихвой перепадёт и на долю любимых ими людей.

Кэтлин Гарриман по возвращении в Нью-Йорк в 1946 году твёрдо решила, что сыта дипломатией по горло, и после Москвы ни малейшего интереса к продолжению карьеры на этом поприще не выказывала. В письме сестре она отшутилась, что дипломатическая служба не по ней, поскольку «включает чертовски много чаю и печенья поперёк горла»{798}. Вместо дипломатии Кэти вернулась в журналистику и возобновила сотрудничество с Newsweek. Тем временем Аверелл в апреле 1946 года вернулся послом в Лондон на место отозванного Гила Уайнанта. На этот раз Кэти решила компанию отцу не составлять. И правильно сделала, поскольку Аверелл не прослужил в Лондоне и полугода, а уже в октябре получил пост министра торговли в администрации Трумэна.

Во вторую свою лондонскую каденцию Аверелл романа с Памелой Черчилль возобновлять не стал. Чрезвычайные обстоятельства, сведшие эту пару в начале войны, канули в лету, и к тому же Аверелл замирился с женой Мари. По стечению обстоятельств, сама Памела стала теперь проводить много времени в Нью-Йорке, где быстро разыскала свою дражайшую подругу Кэти и поведала той, что оказалась на мели. После оформления развода с Рэндольфом Памела, по её словам, едва сводила концы с концами, будучи вынужденной в одиночку поднимать Уинстона-младшего. Кэти из жалости к подруге и, то ли позабыв о назначенном той Авереллом пожизненном содержании, то ли сочтя его мизерным, предложила Памеле заступить на её место штатного корреспондента Newsweek на твёрдом окладе. Памела с радостью согласилась{799}.

Впрочем, Памела за эту уступку Кэти сполна отплатила, познакомив подругу с её будущим мужем. Однажды, будучи в Нью-Йорке, Памела отправилась на вечернее свидание с Генри Мортимером, внуком основателя Standard Oil of California[90] и прямым потомком одного из отцов-основателей США Джона Джея{800}. Встреча была назначена в отеле St. Regis. Памела пришла туда с Кэти, а Генри со старшим братом Стэнли, который в своё время также эпизодически встречался с Памелой. Стэнли незадолго до этого развелся с Бэйб Кушинг, с которой нажил двух детей – Стэнли III и Аманду{801}. Бэйб от него ушла, получив предложение ещё от одного из поклонников Памелы – шефа CBS Билла Пейли. Большинство мужчин сходу западали на очаровательную Памелу, но Стэнли почему-то положил глаз на стройную американскую брюнетку. Стэнли и Кэти были по нью-йоркским меркам чуть ли не соседями. Он вырос в фешенебельном Таксидо-Парке неподалеку от Арден-Хауса, но там, в живописной долине Гудзона, им почему-то встретиться не довелось. А тут, на Манхэттене, Стэнли влюбился в Кэти с первого взгляда, хотя до рассылки приглашений на свадьбу дело дошло лишь через полтора года. Среди получателей приглашений значились президент Трумэн; экс-президент Герберт Гувер; генералы Эйзенхауэр, Маршалл и Макартур; Верховный суд США (в полном составе); Дж. Эдгар Гувер; Фрэнсис Перкинс; премьер-министр Канады Макензи Кинг; множество министров иностранных дел и послов; ялтинские делегаты, включая адмирала Лехи, Чипа Болена и Джимми Бирнса; туча британских друзей Гарриманов, включая Энтони Идена, Питера Портала, лорда Бивербрука и, конечно же, достопочтенного Уинстона С. Черчилля{802}. Только что Сталина не пригласили.

Кэти и Стэнли зажили семейной жизнью, а Аверелл продолжил карьеру госслужащего и вскоре стал координатором плана Маршалла, пакета помощи на сумму $12 млрд для стимулирования послевоенного восстановления западноевропейской экономики, и особым советником президента США. В 1952 году он участвовал в праймериз в качестве номинанта в кандидаты в президенты от Демократической партии. Хотя в этом начинании ему удача не сопутствовала, зато в 1954-м он победил на выборах губернатора штата Нью-Йорк, опередив былого фаворита своей дочери Франклина Д. Рузвельта-младшего. В 1956 году Аверелл в последний раз безуспешно попытал счастья на праймериз, снова проиграл и больше президентских амбиций не проявлял, а заделался одним из «мудрецов Холодной войны» – советником, послом по особым поручениям и старейшиной при администрациях Джона Кеннеди и Линдона Джонсона. Именно Аверелл от имени и по поручению президента Джонсона вёл мирные переговоры с Северным Вьетнамом. В 1968 году Гарримана назначили председателем президентской комиссии по проведению «Года соблюдения прав человека», а вице-председателем у него там была лично Анна Рузвельт. После Ялты они до конца жизни оставались друзьями. В 1969 году Аверелл Гарриман удостоился Президентской медали Свободы[91].

Верная своему слову, Кэти оставила политику и дипломатию своему отцу. Выйдя замуж, она благополучно улизнула от публичного внимания. Вместо этого она посвятила себя благотворительности (в частности, делая пожертвования Беннингтонскому колледжу – своей альма-матер), любимым лыжам, верховой езде и псовой охоте, ну и прежде всего, конечно же, семье – мужу Стэнли; сыновьям Дэвиду, Джею и Ави (уменьшительно-ласкательное от Аверелл), пасынку Стэнли III и падчерице Аманде. Ави утверждал, что именно их мать, остававшаяся заядлой спортсменкой и в возрасте глубоко за восемьдесят лет, сумела, наконец, научить их отца искусству стрельбы{803}.

Занимаясь благотворительностью, Кэти вошла в состав правления Службы приходящих медсестёр Нью-Йорка и Фонда развития детей. Помимо мимолетных эпизодов агитации за Аверелла в ходе его избирательных кампаний, Кэти никогда более не впрягалась с отцом в одну упряжь в качестве его главного партнёра по бизнесу или политике, а о войне вспоминала крайне редко и неохотно. В то время как другие не устояли бы перед искушением поделиться с миром увлекательными байками о своих приключениях в одной компании с Рузвельтом, Сталиным и Черчиллем, она, подобно очень многим в её поколении, предпочитала смиренно и осмотрительно помалкивать о том, свидетелем чему успела побывать в годы войны. Да и к тому же она просто не верила, что сыграла в Ялте особо значимую роль{804}. Была у неё и сугубо практическая причина помалкивать. Об этом она однажды рассказала на благотворительном обеде в Нью-Йорке в пользу Беннингтонского колледжа в 1946 году, и та речь стала одним из редчайших случаев, когда Кэти публично затронула тему войны, в целом, и своего нежелания вовсе обсуждать своё